Он стоял посреди опустевшего вестибюля, у ступенек, ведущих вниз к коридору пересекающему всё здание. Справа от него всё также мокро блестела огромная лужа крови, вытекшая и из его двойника и из убитого охранника. От последнего там остался аккуратный меловой контур. Милиция уже отработала всё своё. Последние, уже сворачивались и уходили аккуратно огибая и лужи крови, и самого Вадима застывшего как изваяние самому себе прямо посередине вестибюля. Следователь, который его опрашивал, проходя мимо ободряюще похлопал по плечу. Что-либо от себя добавлять не стал. И так было понятно: "Не переживай, всё утрясётся".
Вадик вздохнул и побрёл в сторону своей студии.
По пути снова, попалась всё та же бухгалтер. Она перепугано взглянула на Вадима, наткнулась на его мрачный взор, вспомнила, наверное, его окровавленные руки и тут же скрылась. Видно опять ей плохо стало.
— Вадим? Дьяченко? — услышал он за спиной оклик директора. Как ни странно, но её голос звучал хоть и не громко, но твёрдо. Видно крепкие нервы были у бабёнки. Только вот фамилию Вадика она по непонятной причине попутала. Назвала не "паспортной" а действительной фамилией. Вадим же на это даже не сразу среагировал. Не уловил, что его "не так" назвали и с готовностью обернулся.
— Зайди ко мне, — также спокойно и твёрдо сказала Елизавета Васильевна, после чего повернулась к нему спиной и зашагала по направлению к своему кабинету.
Только тут до Вадика дошло, что его назвали действительной фамилией. Он поёжился от неприятных ощущений. На мгновение показалось, что его "раскрыли" и что надо "тикать". Но страх как вспыхнул, так и испарился. Не могла директор знать его действительную фамилию. Попутала она очередной раз, по той причине, что у неё на уме как раз действительный Вадим Дьяченко из этого мира и вертелся. А Вадим — один в один, но его же двойник десять лет назад.
— Заходи, Садись, — коротко сказала Елизавета, старательно глядя в окно. Вадим пробрёл разделяющее его и указанное ему кресло расстояние и осторожно в него осел. Невооружённым глазом было видно, что директор то ли взбешена, то ли просто очень сильно взволнована.
То, что взволнована — так это закономерно: в её заведении, в десяти метрах от её кабинета гибнут люди. Приезжает милиция. Учиняет тотальный допрос всем. Даже тем, кто только выстрелы и слышал, но ничего не видел. Но вот озлобление?…
— Зачем ты его спас? — неожиданно задала вопрос Елизавета Васильевна. В тоне, которым был задан вопрос, смешалось всё: замешательство, удивление, злость, досада…
Вадик опустил голову и уставился в паркет. Долго молчал.
— Он человек, — выдавил он из себя, — потому и спас.
— Ты даже не представляешь… — голос Елизаветы дрожал. В нём слышались всё те же нотки злости и удивления.
— Представляю… — Вадим насупился, — но… я был должен. Просто должен.
— Ты что ещё и врач? Клятву Гиппократа давал? — язвительно спросила Елизавета.
Вадик помотал головой.
— Нет.
— Так почему? — злость в голосе директора испарилась. Осталось удивление. И досада.
— Просто потому, что… не знаю… не знаю как объяснить. Просто Долг. Должен был. Даже если он трижды сволочь.
Елизавета посмотрела на Вадима и снова отвернулась.
— Если бы ОН был бы хотя бы на осьмушку таким как ты… — с болью сказала Елизавета Васильевна и надолго замолчала.
Она долго боролась с собой, но после вдруг решила облегчить душу просто выплеснув на бедного Вадика длинную исповедь. Говорила она медленно. Тщательно разделяя слова и выражения.
— Ты этого не знаешь, но тут все в нашей фирме это знают… Знают Дьяченку. Знают кто он есть на самом деле… Ты хороший человек, но как бы тебе не было бы за это худо. Люди разные. И говорить про тебя будут после этого гадости.
— Я знаю… — как-то безнадёжно сказал Вадим, — я знал, что меня осудят…
— И всё равно спас?
Свет плафона отразившись от очков Елизаветы Васильевны резанул Вадика по глазам.
— Да.
Директор опустила голову.
— Странный ты… знал что будет хуже… и спас.
На несколько тяжких мгновений воцарилась гнетущая тишина.
— И вам тоже будет хуже? — выдавил из себя Вадик.
— Мне в любом случае будет хуже, — с тоской в голосе произнесла Елизавета, — меня теперь будут подозревать в том, что именно я заказала этого жирного борова. Ведь у меня тоже есть свой интерес…
Вадик вскинулся и ошарашено посмотрел на директора.
— Удивлён? — усмехнулась та, — тут это все знают. Что у меня счёты. Что, разве сплетен не слышал ещё?
— Не, не слышал! — всё также ошарашено ответил Вадим.
— Значит ещё не донесли… Странно… Я думала, что все только и знают, что языками трепать позауглам. Оказывается, есть и исключения.
В голосе директора прорезался горький сарказм.
— Вас просто здесь уважают, — постарался приободрить Вадим Елизавету. Та же просто с сомнением на него глянула и покачала головой.
— Может кто и уважает… но я знаю, люди есть разные…
— Но мне никто про вас гадостей не рассказывал. Вообще ничего не рассказывали.
— Так уж и ничего?
— Не совсем, но то, что рассказали относилось к работе и делу.
— И что же рассказали? — проявила слабый интерес Елизавета Васильевна.
— Сказали что вы профессионал, что у вас острое эстетическое чувство, что по мнению некоторых вы придерживаетесь несколько старомодных представлений о красоте и вообще не любите современную живопись. Что требуете реализма в продукции рекламы и жутко не любите когда она двусмысленна.